Иван Березняк. Этюды
ЩЕПОТЬ АЛМАЗНЫХ БИСЕРИНОК
Лирические этюды
ПАХНЕТ ОСЕНЬЮ
Сегодня десятое августа. День светлый, солнечный. В голубизне неба надо мной – белые кучевые облака.
По календарю ещё лето, но я слышу и чувствую, что сегодня делает свой первый обход осень. Я всегда замечаю это первое мгновение… И хотя лес ещё зелёный, но загудел он сегодня совсем по-особенному. По лесу пошёл осенний шум. Подул поры-вистый холодный северный ветер. Дня че-рез два-три появятся на деревьях жёлтые косы и пурпурные языки разгорающегося осеннего огня, который скоро разгорится в пламя и охватит весь лес негреющим вол-шебным огнём. Никакие дожди не зальют его. Будет разгораться он всё сильнее и сильнее. И сколько в этом огне непонятной притягательной силы! И что с того, что этот огонь не греет! Зато в душе человека он сеет странное смятение. Кажется, тогда и небо глубже, яснее, и даль длиннее, заманчивее, влекущая куда-то с собою.
Пахнет осенью! Пахнет!
БАБЬЕ ЛЕТО
Разве есть что прекраснее бабьего лета!
Надо мной прозрачное бездонное небо. Сияющий, какой-то посветлевший диск солнца катится и катится по небосклону, и я боюсь, что он сорвётся и упадёт в бездон-ную глубь…
Берёзы, осины, черёмухи и рябины наде-ли на себя горящие холодным огнём наря-ды. А ели, пихты и кедры стали
почему-то задумчивыми и грустными.
Высоко-высоко в небе плывёт первый журавлиный клин. С высоты до меня доно-сится прощальное: «Кур-лы-ы!» И хотя мне тоже становится немного грустно, но в гру-ди у меня стучит, стучит, стучит… Грудь становится выше, шире. В ней пробуждает-ся какой-то зов. Мне хочется куда-то идти. Далеко-далеко, к горизонту, за журавлями! Да так, чтобы широко, размашисто, глубоко вдыхая чистый воздух, сдобренный стран-ными запахами бабьего лета.
ВЕРХОВОЙ ОГОНЬ
Я издали увидел верховой огонь, охва-тивший вершины осинника.
Плотной нераздельной стеной стоит этот скромный, не тщеславный лес у одной сто-роны дороги и, как всегда, трепещет, тре-пещет.
Деревья стройные, рослые. Листья на них тяжёлые, золотые, а на вершинах крас-новатые. Лёгкий ветерок покачивает вер-шины деревьев, пошевеливает красноватые листья, и бежит, бежит огонь по вершинам, совсем как настоящий, только без дыма и холодный.
Этот огонь не сделает больно. Ни одно дерево не сгорит, не останется стоять, наво-дя на всё уныние своим обгоревшим чёр-ным скелетом.
Подойдя, я долго любуюсь добрым уди-вительным огнём, запалённым бабьим ле-том.
ГРУСТЬ
Бабье лето догорает. Вчера ещё оно во-всю полыхало, а сегодня стало гаснуть. По-меркло голубое бездонное небо с плыву-щими паутинками, затянулось мутной пе-леной облаков. Потемнел, сделался каким-то серым пруд за посёлком. Сгорбился, опустив тяжёлую голову, одинокий, всеми забытый подсолнух на уже опустевшем огороде. Прилегла в лесу поблекшая трава. Всё затаилось в этой резкой перемене по-следних золотых дней бабьего лета, чего-то ждёт.
Лес ещё не оголился. Горят красным ог-нём тальник, рябины. В червонном наряде толпятся черёмухи. В золотых накидках и плащах берёзы и осины. Но их огонь, каза-лось, греющий всё вокруг прошедшими днями, теперь стих. Повеяло прохладой и непонятной глубокой грустью. И эта стран-ная грусть переполняет сознание, все чув-ства. Заставляет долго смотреть в простран-ство, вдаль, будто там можно увидеть, как, опираясь на ледяной посох, бредёт к нам в белом саване злая старуха-зима.
ОГОНЁК
Глубокая осень.
Листва с деревьев осыпалась. Ржавая, су-хая, стелется она побуревшим ковром по щетинистой полувысохшей отаве, шелестит под ногами.
День сегодня голубой, солнечный, тёп-лый. Такие дни только в бабье лето бывают, а тут зима на носу.
Иду, смотрю и смотрю кругом. Распа-ренный теплом ищу глазами возвышенную полянку, чтобы прилечь на неё, прижаться ухом к земле, послушать – далеко ли зима. Не слышно ли её шагов. И вдруг, не веря своим глазам, поражённый, останавлива-юсь.
На полянке, к которой подошёл, среди прилёгшей поблекшей отавы и побуревших опавших с берёзы листьев горит огонёк. Один-единственный. Но какой нежный, яркий, горячий! Будто весной расцвёл.
Дурачок ты… - говорю я ему, опускаясь перед ним на колени и склоняясь над ним. – Зима скоро, а ты… Замёрзнешь ведь!
Качнулся цветок от моего дыхания, тряхнул головкой, будто сказал в ответ: «Не-ет! Я горячий!»
А правда… Зима, наверное, не скоро придёт, коли огонёк расцвёл. Это же он се-годня осенний день обогрел.
ЖУРАВЛИ
Высоко-высоко летят журавли.
Небо чистое, глубокое. Журавлиный клин колышется, выделяется в голубом не-бе резко. Птицы летят медленно, будто не-хотя. Прощаясь с родиной, кричат с болью в голосе, с тоской. Их тоска отзывается во мне.
Долго стою у крыльца, сняв фуражку, смотрю вслед улетающим птицам. Мне ка-жется, что птицы видят меня и кричат, и машут крыльями мне.
Журавли уже далеко за посёлком. Клин режет ясную лазурь, врезается в самую глубь неба. А под журавлями - море тайги. Оно тянется до горизонта. По тайге гуляет осенний пожар. Сочные акварельные кост-ры горят по всему лесу. Потому так тепло и светло вокруг.
Всё дальше и дальше улетает журавлиная стая. Всё слабее доносится до меня жу-равлиный клич и оттого всё острее вонзает-ся мне в сердце.
Клин будто ветром сносит в сторону, прижимает к земле. Он стал совсем кро-шечным и вдруг теряется в голубой лазури. Я ищу, ищу его глазами.
Он появляется уже чуть заметной запя-той, потом становится едва различимой точкой. И вот я и вижу, и не вижу его. Он утонул в небесной глубине.
А клич журавлиный всё доносится до меня последним приветом, и мне хочется заплакать.
Так и жизнь моя пролетит, как эта жу-равлиная стая, затеряется в годах. Ветры и дожди сотрут, размоют мой след, будто и не было меня на земле вовсе…