КРАЕВЕДЕНИЕ

Госуслуги

Сайт для размещения информации о государственных (муниципальных) учреждениях

Решаем вместе
Хочется, чтобы библиотека стала лучше? Сообщите, какие нужны изменения и получите ответ о решении

Александр БРЮХОВЕЦКИЙ. Рассказы

                               

 

 

Александр   БРЮХОВЕЦКИЙ

 

 

Родился и вырос в Казахстане. После школы окончил Алма-Атинское художественное училище. Литературой увлечен со школьных лет. Отдает предпочтение прозе. После распада СССР переехал с семьей в Яшкинский район. Автор трех сборников рассказов: «Летящий мужик» (2000 г.), «Камень» (2002 г.), «Красиво живем» (20011 г.).  Лауреат Всероссийского литературного конкурса им. В.М.Шукшина. Член Союза писателей России. Проживает в селе Колмогорово.

 

 

ПОЭТАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ

Рассказ

 

В городе этого не могло произойти по простой причине – там не валяются под ногами орудия преступления в виде обыкновенной палки, да и животных в таком количестве не наблюдается, как в селе. Да и причины особой нет, чтобы этой палкой пулять куда ни попадя, особенно в прохожих. Но даже если представить – вы швырнули палку в городскую толпу, то кто пострадает? Правильно – работник торговли, студентишка может ещё, но поэт – точно. Их в городе много. На селе поэтов практически нет. Может быть, кто-то ночами и пописывает, но так, для себя.

А вот палками швыряться на селе не запрещено, по самой простой причине – собаки беспривязные одолевают, туда-сюда бегают, тявкают, за икры норовят прохожего хватануть и тут уж, как говорится, быть бы живу…

И вот в одном селе (автор не будет говорить в каком, с надеждой, что поверят на слово) и произошла эта, на первый взгляд, обыкновенная история, хотя финал её вышел непредсказуемым.

Шёл как-то по своим делам сельский агроном Пушкарёв Александр Сергеевич. Шёл спокойненько так, руками сильно не размахивал, чтобы не привлекать к себе четвероногую тявкающую мелочь (крупные обычно на цепи сидят), шёл и думал, как вырастить в Сибири морозоустойчивые цитрусовые, апельсин, к примеру: то ли скрестить тыкву с апельсином, то ли апельсин с картошкой, или с огурцом, может быть, даже с малосольным сразу, чтобы тут же закусь после стопочки  и десерт заодно.

Шёл Александр Сергеевич, и на душе у него светло-светло, и мозги в нужном направлении работают. Вдруг, на тебе!.. но прежде, чем описывать физические муки Пушкарёва (да-да, ему прилетело, и он ещё не понял откуда и за что), обратим свои взоры на противоположную  часть улицы, где отбивался от собак директор сельского Дома культуры Овсов Иван Иванович. Был он человеком солидным, ходил с папочкой в руке. И вот чего-то он не понравился собакам в этом день: то ли надухарился шибко, то ли с глубокого похмелья вышагивал в свой офис.

В общем, собаки принюхались и давай круги вокруг него выписывать, да бодренько погавкивать. Шумят четвероногие друзья, а он от них давай папочкой отмахиваться, да куда там… только ещё больше их сбежалось, да и большие кобели, что на цепях во дворах, интерес повысили к этому действу, прибавив баса к общему хору. Машет, значится, Овсов своей папочкой во все стороны, а по другой стороне дороги идёт глубоко думающий агроном, и тут этот директор, понимаешь, не выдерживает и хватается за первую попавшуюся палку и – в собак её…

Здесь, конечно же, любой поймёт, что в собаку попасть практически невозможно – очень уж вертлявая она, а вот в человека запросто, тем более в спокойно идущего и ничего не подозревающего, и тут бац!.. да по голове агронома Пушкарёва  дрыном этим. Бедный Александр Сергеевич аж присел от такого гостинца, говорят, что он тогда даже в лёгкую кому ушёл. Шутка ли – по мозгам считай!..

С тех пор чему обучали его в институте, он начисто позабыл и стал, как говорится, профнепригодным, да к тому же выяснилось – он подворовывал зерно мешками с местных складов под видом лабораторного исследования… Вот и осталось село без агронома, но зато появился там свой поэт. После того, как этого воришку-агронома шваркнуло по голове, то, видно, разбудило долго дремавший поэтический ген, и когда Пушкарёв Александр Сергеевич вышел из комы, то заговорил вдруг сплошными рифмами и с тех пор только стихами и чешет. Муза, считай, прописалась у него в избе. Это его знаменитые строки прозвучали как-то на всю страну:

Моя Родина прекрасна

И цветёт как маков цвет,

Окромя явлений счастья –

Никаких явлений нет!

Так что, уважаемые граждане, поаккуратнее с этими палками: бросишь её – нечаянно попадёшь в поэта – это в городе. В селе – попадёшь в агронома. И то и другое чревато последствиями: тюкни поэта – выйдет агроном, шваркни агронома – сами знаете… хотя чёрт его знает, как это в науке обернётся. Может, бывший поэт как раз доведёт до логического и практического завершения пушкарёвскую мысль о малосольном огурце и апельсине или натуральной кормовой тыкве и банане. Как знать…

НЕ ШАХТЁРСКОЕ СЕРДЦЕ

Рассказ

Он впервые находился в шахте. Это была брошенная выработка на нижнем горизонте, куда его долго спускали на грохочущей мощной технике. «Здесь, - сказали ему, - ты можешь выбирать какие хочешь, потом, через часик-два, мы подъедем».

И он остался один. Когда погасли за поворотом туннеля огни уползающей вверх горной машины, ему вдруг стало не по  себе. Мгновенно липкая и густая мгла обволокла его со всех сторон. Он несколько секунд простоял в лёгком смятении, потом, вспомнив о своей шахтёрской экипировке, в которую его обрядили, включил фонарь.

Свет легко рассёк могильный мрак и упёрся в каменный свод шахты. Он поворачивал голову в разные стороны, и луч покорно подчинялся этим движениям, выхватывая из темноты фрагменты человеческой деятельности. Только сейчас, в кромешной тьме, он ясно осознал свойство его величества Света. Наверное, сам создатель шарахался во вселенной, ударяясь о звёзды, пока не придумал свет. И он тоже чувствовал себя создателем. Он сейчас будет выбирать из-под завала доски-семидесятки, которые некогда укрепляли свод туннеля, и из этого материала настелит добротные полы в свинарнике.

И он принялся за работу. Через полчаса было уже набрано достаточное количество толстых досок, остро пахнущих свинцово-цинковой рудой, крепких и тяжёлых. «Листвяк – это ж навечно,» - работал мозг. Теперь ему не придётся каждый год перестилать полы. Если уж эти несносные твари и будут грызть, а грызть они, конечно, будут, то этой толщины и крепости леса… в общем, он на много лет избавится от этой проблемы.

Вскоре он устал. Лицо взмокрело, и пот, каплею нависая на кончике носа, беспрерывно падал на грудь, руки. Присев на острые обломки породы, он закурил и вдруг опять почувствовал лёгкий приступ страха.

Страх шёл со стороны спины, с той части подземного каземата, которая не была освещена. И он резко обернулся, вглядываясь в уже освещённый, но также таинственно каменный мир. Абсолютно безжизненное пространство несколько успокоило его, но тут новая порция страха подступила под самое горло: ведь со стороны спины были по-прежнему та же ночь и пугающая неизвестность, и он вновь резко обернулся в прежнюю сторону… и вновь в противоположную… и вновь обратно…

Поняв всю бессмысленность своих действий и опасений, он начал себя успокаивать, как мог: «Да, я один, остальные где-то на верхнем горизонте вкалывают, рискуя собой, добывая копейку в этих каменных мешках. Ну и пусть себе… это их выбор, а мне же только ещё какой-то часик продержаться… доски-то какие: семидесятка, на несколько лет их… и дармовые.

Он вспомнил, что много лет назад здесь работали пленные немцы, японцы, претерпевая, может быть, не меньший страх, но они были обязаны, а он нет. Он только наберёт сколько нужно досок и домой.

Было так тихо. На ум ему пришла толстовская метафора: «И такая тишина стояла кругом, что было слышно, как трава растёт». Хорошо сказано, образно, но только не про заброшенную штольню. Здесь, скорее, стояла такая тишина, что было слышно, как шепчутся… покойники, приглашая его поскорее оставить бренный мир и присоединиться к их вечному блаженству.

Прошло ещё полчаса. За ним, видно, не спешили. Тишина подземелья дрожала натянутой тетивой, чтобы тут же отозваться на любой едва слышимый звук. А он всё ещё пребывал в напряжённом состоянии, выкуривая сигарету за сигаретой и вглядываясь, до рези в глазах, в то, что высвечивал фонарь.

Ему было страшно. Он не мог объяснить причину этого страха. Ему казалось, что он вот-вот сойдёт с ума, потом подумалось: если идти навстречу транспорту, то это идти навстречу спасению. Но что он скажет им? Сдрейфил? Сердце у него кроличье? Настоящим бы сердцем, как сердцем Данко, путь людям освещать, или как шахтёрским сердцем стучать уверенно в забое, выполняя трудную и опасную работу. Он пробыл в шахте ровно два часа, но они показались ему вечностью.

Когда за ним приехали, то обнаружили подземного труженика постаревшим на несколько лет. Он с трудом узнавал своих товарищей. А с виду он выглядел настоящим шахтёром: спецовка, баклажка с водой на поясе, каска, фонарь во лбу, аккумулятор через плечо, но сердце вот… осиновым листком … за эти доски-семидесятки, которые он свиньям…

Это было не шахтёрское сердце.

Афиша событий Кузбасса